Напряжение нарастало. «Стратеги» несли боевое дежурство в полной готовности: все машины полностью заправлены и снаряжены, термоядерные боеприпасы подвешены, отсеки оружия опломбированы, экипажам выданы опечатанные портфели с картами маршрутов и «засургученные» конверты с кодами взведения взрывателей. Все понимали, что встречный удар американцев неизбежен, и хорошо себе представляли, как это будет выглядеть. И не умозрительно: «Ту-95» целыми полками (было и такое) летали на испытания ядерного оружия и видели своими глазами, что являет собой взрыв водородной бомбы мощностью в три мегатонны (техники матерились при виде оплавленных листов обшивки «медведей»). Что будет с оставшимися в Моздоке с семьями лётного состава? Об этом не хотелось даже думать… И всё-таки люди делали своё дело спокойно и без суеты: даже подвешивание спецбоеприпасов, вызывавшее на учениях лишние эмоции, прошло чётко и слаженно.
Главный маршал авиации действовал обдуманно, исходя из наихудшего. Ещё в сорок первом под Ростовом он сосредоточил всю свою немногочисленную авиацию на решающем участке фронта (в нарушение действовавшего тогда принципа придания авиации отдельным армиям) и обеспечил пусть временное, но превосходство в воздухе на направлении главного удара. Командующий ВВС Советского Союза не забыл свой фронтовой опыт… И его расчёт оправдался: когда план «Экватор» вступил в силу, все «медведи» с полярных аэродромов взлетели быстро и без потерь, до того как. А всего в ударной волне в небо поднялись сто тридцать атомных бомбардировщиков «Ту-95» и «3М».
Атаковать территорию Штатов могли только тяжёлые «стратеги». Соотношение сил обескураживало: к 1962 году американцы выпустили около семисот «Б-52», Советский Союз – сто двадцать «Ту-95» и чуть больше сотни «М-4» и «3М», причём все «четвёрки» и часть «троек» было уже переоборудованы в самолёты-заправщики. Причина этого отставания была простой: Хрущёв, впечатлённый успехами ракетостроителей, считал авиацию «устарелым» видом вооружённых сил и полагал, что «практически всю её следует заменить ракетами». Но нет худа без добра: «ракетные амбиции» Никиты Сергеевича сподвигли авиаинженеров на создание самолёта-ракетоносца, способного поражать цели, не входя в зону действия ПВО противника. Так появился «Ту-95К», оснащённый сверхзвуковой крылатой ракетой «Х-20» с дальностью стрельбы шестьсот километров. Именно такая ракета, снаряжённая «изделием РДС-37», висела под брюхом «медведя» полковника Вересаева и других самолётов 182-го ТБАП, летевших над арктическими льдами.
«Брюхатость» уменьшала дальность полёта «медведя» на пару тысяч километров, но всё-таки боевого радиуса должно было хватить, а если на обратном пути ещё дозаправиться с «летающего танкера»… Но полковник Вересаев не думал о возвращении, не думал он и о сотнях истребителей-перехватчиков, ждавших его над Северной Америкой. Он прикидывал, сколько «дырок в заборе» успели понаделать ракетчики, отстрелявшиеся по американским авиабазам и стартовым позициям зенитных ракет. Константин Иванович Вересаев хотел одного: долететь и уложить свою крылатую ракету точно в цель.
Почему?
Потому что за его спиной огненные вихри ядерных взрывов уже пожирали русские города…
Лопасти потолочного вентилятора перемешивали воздух, размазывая сизые струйки сигаретного дыма. Народу в офицерском баре авиабазы Барксдейл было немного, и вовсе не потому, что мало кто прямо с утра спешит промочить горло глотком бренди или виски. С этим-то проблем на авиабазе, живущей в круглосуточном ритме, проблем никогда не было: пилоты «стратофортрессов», вернувшиеся после многочасовых ночных полётов, забегали в бар, чтобы перед отдыхом промочить горло и снять накопившийся стресс. Здесь всегда было людно: лётчики болтали между собой, наслаждаясь полуформальной обстановкой, и выпивка была для них далеко не главным. А сейчас всё изменилось: тревожная обстановка последних дней как-то не располагала к непринуждённым беседам, и к тому же из ассортимента бара исчезли крепкие напитки – в свободном доступе осталось только пиво. Вторая воздушная армия пребывала в повышенной боевой готовности, и даже на отдыхе пилоты должны были находиться в боеспособном состоянии.
– Тоскливо, – пробормотал майор Уильямс. – Скорей бы всё это кончилось…
– Да, невесело, – согласился капитан Кроу, разглядывая узор, образованный потёками пивной пены на стенках его наполовину опустошённого стакана. – Сидишь тут и гадаешь, грохнет оно или нет. Как думаешь, Тед, русские начнут войну?
– Я не стратегический аналитик, – третий из сидевших за столиком пожал плечами, – но если тебе интересно моё мнение… Война начнётся случайно. То есть не совсем случайно, а… Как бы тебе объяснить, Джим… В мире накопилось слишком много горючего вещества. Это как пожар в прерии: ударила молния, зажгла сухую траву, и огонь понёсся со скоростью курьерского поезда. А кого этот пожар застигнет, тому мало не покажется. И ему будет уже неважно, кто поджёг траву.
– Ты напророчишь, – недовольно буркнул майор.
Недовольство Уильямса объяснялось просто. Тед Кристоферсен был оружейником-ядерщиком, и отношение к этим парням, доподлинно знавшим, как увесистая, но в общем-то безобидная стальная болванка водородной бомбы превращается в гигантский огненный шар, разогретый до звёздной температуры, было особым – к их словам прислушивались. А майор Рэй Уильямс трепетно относился к своему здоровью, не пил, не курил и собирался прожить до ста лет – неудивительно, что слова Теда, озвучившего реальную перспективу сокращения срока жизни, отмерянного себе майором Уильямсом, вызвали раздражение пилота.