Безмятежное тропическое утро выло, ревело и грохотало. Слышались глухие взрывы, поднимались столбы чёрного дыма и языки багрового пламени, часто-часто хлопали зенитки. В небе, исхлёстанном инверсионными следами зенитных ракет (следы эти походили на вспухшие белёсые рубцы, оставленные незримой гигантской плетью), с надсадным гулом проносились самолёты (непонятно чьи). На глазах у Шеховцова один самолёт как будто обо что-то споткнулся, закрутился винтом, быстро снижаясь, и упал, а его оторванное крыло ещё долго кружило в небе серебристым листом какого-то фантастического дерева.
Лейтенант не понимал в происходящем ровным счётом ничего. Ясно было одно: враг атакует (тревогу просто так объявлять не станут), и сотни людей бежали к берегу, чтобы его встретить. Шеховцов понимал, что если американцы высаживают морской десант (он поймал краем уха слова «asalto maritimo aterrizaje»), он со своим пистолетом и одной-единственной обоймой вряд ли сумеет принести ощутимую пользу защитникам острова, но бежал вместе со всеми. Его женщина, его невенчанная жена, шла в бой, и он, мужчина, не мог остаться в стороне, потому что, мол, ему надо добраться до своих, и вообще он моряк, а не пехотинец. И Сергей бежал, стараясь не отстать от Маризете – сейчас это было для него самым важным.
Берег был недалеко: не прошло и десяти минут, как они добежали. Здесь, на западной окраине Гаваны, пляж, в отличие от причёсанного парадного Варадеро, был диким: пальмы и кустарники местами подступали к самой воде, оттесняя песок, а в ложбинах между низкими холмами сплошной стеной поднимались мангровые заросли. И в этих зарослях деловитыми муравьями сновали вооружённые люди; Шеховцов увидел пулемёт на высокой треноге, чуть подальше – что-то вроде знаменитой «катюши», известной лейтенанту по военным фильмам. А море – сияющий голубой океан, искрившийся под лучами солнца, – сплошь было усеяно кораблями. Они наверняка были серыми, но казались чёрными: чёрными и зловещими.
Американское командование, потрясённое скоротечностью обмена ядерными ударами и степенью потерь и разрушений, отказалось от многодневной огневой подготовки высадки. События развивались стремительно – в Европе русские танки, размалывая гусеницами руины сгоревших городов, рвались к Северному морю и Ла-Маншу прямо через атомные пепелища. Союзники по НАТО – прежде всего опустошённая Англия – взывали о помощи, и возиться с Кубой было просто некогда: корабли, самолёты и люди нужны были по ту сторону океана. Относительно «чистый» остров нужно было быстренько захватить (хотя бы для того, чтобы он не стал базой для советских подводных лодок, которые наверняка начнут пиратствовать в Атлантике) и заняться более важными делами.
И американцы начали высадку, уповая на внезапность удара, на неподготовленность обороны и на своё многократное превосходство в технике, которое, как показал опыт Второй Мировой, было самым надёжным залогом победы. Кроме того, по Кубе было нанесено около десятка ударов тактическим атомным оружием, что, по разумению стратегов США, должно было вывести из строя всю военную инфраструктуру острова. Правда, коммунисты всё-таки успели запустить восемь (из двадцати) РСД во втором залпе, разрушив Мобайл, Хьюстон и Уичиту, важные военно-промышленные центры. Ещё одна ракета упала в окрестностях Нью-Орлеана, изрядно потрепав город ударной волной и превратив его обитателей в разозлённых муравьёв порушенного муравейника, немедленно занявшихся отысканием виновника своих бед (причём не по ту сторону Атлантики, а по эту). Остальные опустошили изрядную часть Флориды – на месте полуразрушенного Майами остался громадный радиоактивный кратер, куда уже потихоньку заползали волны Атлантического океана. Но на этом всё и кончилось – ядерные взрывы смели оставшиеся русские ракеты, которые уже никогда не взлетят. Смысла в дальнейших атомных ударах по Кубе уже не было, и US Navy двинулся к берегам острова.
Ничего этого лейтенант Шеховцов не знал, но он видел армаду вражеских кораблей, и ему было не по себе: морской офицер мог оценить мощь американского флота вторжения.
К берегу двигалось множество десантных судов. Створками окон распахивались носы танкодесантных кораблей, оттуда выползали танки-амфибии и плыли уже самостоятельно, разводя невысокую волну и отплёвываясь сизыми струями перегоревшего топлива. А суда поменьше были битком набиты солдатами – их головы в касках напоминали ягоды в до краёв наполненных лукошках. Чуть дальше, мористее, виден был крупный корабль – никак не меньше крейсера, – пыхавший взблесками орудийных залпов, и коробчатообразный силуэт десантного авианосца, над которым стрекозами кружили вертолёты. В воздухе мелькали самолёты – судя по всему, американские: после их виражей на береговых холмах вспухали клубы разрывов и падали срубленные взрывами пальмы, беспомощно хлопая глянцевыми ладонями листьев. А иногда крылатые убийцы оставляли в мангровых зарослях огненные просеки, где напалм выжигал всё: и деревья, и кусты, и людей.
Берег бил по десанту из всех стволов, которых, увы, было меньше, чем хотелось бы. В боевых порядках надвигавшейся армады то и дело взмётывались высокие пенные столбы снарядных разрывов – Шеховцов видел, как зарылось носом десантное судно, и как из него горохом посыпались в воду солдаты. Он видел, как воющие огненные стрелы кубинской «катюши» воткнулись в борт танкодесантного корабля, как тот повалился набок, и как по его отвалившейся аппарели боком сполз в море плавающий танк, тут же затонувший. Лейтенант видел, как к вражеским самолётам тянулись дымные пальцы зенитно-ракетных трасс, и когда дотягивались, самолёт исчезал в облаке взрыва, рассыпая в небе крупные и мелкие обломки. Он видел, как шёл вдоль берега американский тяжёлый штурмовик, за которым тянулась по холмам вереница всплесков бурлящего рыжего пламени, – это рвались напалмовые бомбы, – как выскочил ему наперехват краснозвёздный «МиГ», плюнул ракетой, и американец пошёл к земле, густо дымя и роняя куски обшивки.